Часть четвертая
УЧИТЕЛЬ. Начало.

В Хотиновке

В конце сентября 1943 года после расформирования партизанского соединения отрядов «За Родину!» (в Черниговской области) меня вызвал предрайисполкома (а в нашем партизанском отряде он был комиссаром) и предложил мне идти в любую школу директором. Отвечаю ему: «Я только перед войной окончил педучилище, и опыта работы в школе у меня нет, тем более директорского». Он настаивает: «У нас школы открывают: немцев прогнали, кадров для школ нет, учителя нужны». – «Ну, учителем я согласен, только куда? И меня ведь все равно в армию возьмут». – «А мы бронь наложим, как только в военкомат вызовут, позвоните мне. Мы тут же договоримся – и не возьмут, потому что все школы у нас без учителей, особенно мужчин не хватает». В конце концов, я согласился ехать в село Хотиновку, за 30 километров от районного центра Носивка (Носовка). В военкомате дали нам, нескольким учителям, по автомату и запас патронов. Поставили задачу: кроме учительской работы будете еще и в самообороне на случай нападения бандитов или заблудившихся немецких солдат – ведь не все еще неприятельские части уничтожены, а частично рассеяны по лесам. Из райцентра я прошел в сторону Хотиновки примерно 15 километров, зашел в один сельский дом, попросил водички попить, однако хозяйка меня не только напоила, но и накормила: колхозы в тех краях были богатые, а люди – добрые, отзывчивые. Более того, это был партизанский край, и наше партизанское соединение "За Родину!" и другие отряды не позволили немцам увезти урожай 1943 года и угнать население на каторжные работы в Германию. Поблагодарил хозяйку, вышел, и вижу: едет подвода, на ней старший лейтенант и сержант, и за ней вторая подвода – военная бричка, везут что-то из военного имущества. Меня спросили: – Вы партизан, что ли? (а у меня автомат и алая ленточка на кубанке). – Да, партизан. – А сейчас куда? – В Хотиновку. – Садись с нами, довезем, нам как раз по пути. У очередного села старший лейтенант спрашивает: «Где бы нам переночевать, а то стемнеет скоро, и заодно бы еще кое-что найти: душа просит?». – «Я, – говорю, – могу подсказать. Вот, вижу, овин в огороде и там дымок валит, идите туда и все, что нужно, приобретете». Мы заехали во двор – нам открыли ворота, – мои попутчики военные зашли и быстро справились с задачей. И старики – это они алхимичили в овине – были довольны тем, что «микстуру» приготовили очень кстати. Поговорили по душам, вздремнули, а утром довезли меня до Хотиновки (оставалось километров пять). Зашел к директору школы. Угол здания был немного поврежден взрывом, да крышу снесло с одного угла; ремонта еще не успели произвести, но внутри помещения выглядели хорошо. Директор школы был растерянный какой-то, черные глазки бегают (а мне в райисполкоме сказали, что он человек был трусливый, с партизанами не общался, не помогал, не участвовал в сопротивлении немцам, и поэтому всего боялся). Директор меня подобострастно спрашивает: «Вас прислали директором школы?». – «Да нет, только учителем; могу учить русскому языку, немецкому языку, литературе, военному делу». И мне набрали по шесть часов в день – это большая нагрузка, по крайней мере, для начинающего учителя. С точки зрения материальных условий работы никаких трудностей не было: колхоз был богатый, и крестьяне не бедствовали. Например, общественную картошку развозили по домам ученики старших классов в большом ящике на телеге; картошку привезут и скорее сваливают, иначе хозяйка, если увидит – станет ругаться и заставлять увезти обратно. Сваливают картошку и галопом мчатся за следующим грузом для другого подворья. Кукурузы у всех полно, пшеницы полно, арбузы, дыни – все что угодно; в Хотиновке были также большие пруды – и колхозники разводили гусей и другую домашнюю птицу. Мне выписали в колхозе продукты. Я принес ордер на получение продуктов своей очень разговорчивой квартирной старушке-хозяйке. А хозяин – в Первую мировую войну он был на фронте фельдшером – оглох, потому что в 33-м году был страшный голод, и люди варили и ели даже люпин. И от горечи люпиновой и яда многие, и он в том числе, оглохли, и старуха вынуждена была постоянно кричать ему в ухо, то есть была при нем вместо переводчицы. Я попросил ее получить на меня продукты. «Не пойду, – решительно говорит она, – все село засмиеться: одного вчитэля (учителя – авт.) не можемо прогодуваты! (т.е. прокормить – авт.)». После я сменил продукты на фуражное зерно – его хозяева согласились взять. Так у них я и жил: народ был очень гостеприимный. Затем выбрали завуча, по возрасту почти пенсионера, который временно был и директором школы. В первые дни я работал только в школе и вел по шесть уроков ежедневно в послеобеденное время, пока не получил неожиданного предложения, от которого не имел морального права отказаться…

Кузнец по совместительству

Как-то приходит кузнец дядя Ваня, по прозвищу Цыкало: – Мне сказал председатель колхоза, чтобы Вы помогли мне в кузнице работать: требуется провести ремонт сельхозинвентаря, а у меня нет помощника. – Но кто-то там молотом стучал, – говорю ему. – А это Мотря была, девка со здоровенными плечами, и недавно она замахнулась кувалдой, но по секачу не попала, а стукнула по наковальне, и от края наковальни осколок оторвался – смотри, какая дырка у меня: пробило костюм, кожу и чуть в живот не залез осколок. А я смерти не хочу. Поэтому я отказался от нее, сказал ей: иди ты, дура, на войну, там, может, немца убьешь, а мне еще нужно жить, у меня вон сколько детей. Вот такой был чудак этот кузнец Цыкало. Прозвище он получил такое потому, что он жене цыкал «С-С-Цыц-цыц!», если жена пыталась его ругать. В кузнице мы с Цыкало производили ремонт: я молотобоец и слесарь, он – кузнец; только не умел он делать более тонкую работу, в частности, металлическую посуду, а остальное – мог, например, заострить зубья для борон и т.д. Обычно я отвертываю гайки, вынимаю зубья, он их нагреет в горне, обстучит их, сделает подлиннее и поострее, я опять привинчиваю… Половину дня я работал с кузнецом; председатель был очень доволен, говорил: «Проси, что угодно, квартиру тебе дадим, семью свою привози…» Я отвечаю: «Не заимел еще семью, кого привезти?». Таким образом, ежедневно до обеда работал в кузнице, после обеда – в школе, а вечерами изучал украинский язык. Выйду, посмотрю: у директора школы свет, тогда подойду, постучу в окно и спрашиваю: что означает вот такое слово – нет словаря у меня – он пояснит. И уже достаточно много слов по-украински выучил, стал петь вместе с украинцами в сельском хоре. (Позже, в кавалерии, я также участвовал в хоре – мы пели много украинских песен, а по окончании войны, до демобилизации, я был два месяца начальником клуба – там тем более собирали хор, обучал нас капельмейстер, в том числе украинским песням – и я люблю их и знаю несколько десятков). В Хотиновке старушка-хозяйка старалась говорить со мной по-русски, но получалось у ней плохо. Как-то я неосторожно заговорил с ней по-украински – она давай по спине колотить меня своими кулачками: «Что ж ты заставил меня так маяться, чуть язык не сломала – нияк нэ можу по-российскому балакаты, нэ знаю российску мову, нэ вчилы!». – «Извиняюсь,– говорю, – я как-то забывался». Затем дело освоения языка пошло ускоренно: они все любят песни петь, и я запеваю украинскую песню, а они подхватывают. «И украинськи песни наши знает!» – дивились они. Народ хороший был, дружный. Вообще скажу, что – где бы я ни был – мне плохие люди не встречались. С Цыкало мы дополнительно делали для сельчан ведра, формы для хлеба, тазики из жести. Они удивлялись, как это учитель умеет делать разную посуду… А они на поду пекли хлеб. В первый раз хозяйка позвала всех соседей посмотреть, как надо заправлять формы, чем помазать и т.д. Заправили, по часам следили: через 2 часа вынимать из печи. Вынули: а как теперь изъять из формы? «Стукни по углу – вывалится!» – подсказываю. Научились. И все соседки стали просить мою хозяйку, чтоб и им тоже я сделал формочку для хлеба. Пришлось около амбара устроить нечто вроде мастерской, и выполнять их заказы из ими же принесенной жести: и формы для хлеба, и ведра – шов был аккуратный и без всякой замазки не протекал, потому что мой отец был кузнец, и я в кузнице видел, как он при мне это делает.