Часть третья
В ПАРТИЗАНСКОМ ОТРЯДЕ. Продолжение.

Партизанская месть предателям

Партизаны в течение полутора лет охотились за главарем одного из полицейских формирований в районе, предателем по фамилии Остренко. Это была одиозная фигура, он был жесток, коварен и хитер. При вступлении немцев на территорию Черниговской области он сразу же пошел на услужение к оккупантам, имея обиду на советскую власть за раскулачивание своего отца. Но он не столько мстил Советам: те ушли в подполье, сколько реализовывал через полученную от оккупантов власть свои звериные инстинкты. Он погубил так много людей, что понимал: пощады не будет, от народного гнева ему не спастись. У партизан свои люди были в каждом селе, и предатель крывался от них очень изобретательно и изощренно, и в одном месте никогда не ночевал два раза кряду. Для его поимки была разработана целая операция, и действия партизан по ее реализации у него на сей раз не вызвали подозрений потому, что инициаторами ее выступили… сами полицаи. Дело в том, что один из его подчиненных полицаев вздумал жениться, да не на ком-нибудь, а на партизанской связной, разумеется, не зная об этих связях. Девушка пожаловалась командиру партизанского отряда, что один из полицаев все настойчивее ухаживает за нею и настаивает выйти за него замуж. Действует посулами и угрозами. Вот тогда-то командование и решило: это – практически беспроигрышный шанс поймать начальника полиции. Разработали план, в котором главная роль отводилась невесте. Она должна была согласиться на свадьбу при условии выполнения женихом ряда ее милых капризов. В перечне ее оговорок маскировались и такие: сама свадьба должна была начаться вечером и проходить в определенной хате по выбору родни невесты, а первым номером среди почетных гостей шел начальник полиции. Хата эта находилась на краю села, и со стороны леса доступ к ней был очень удобен. Для поимки предателя была создана специальная группа, в которую включили и меня. Чтобы не подвергать риску жизнь невинных людей, вынужденных принять участие в «свадьбе», основным был «тихий» вариант задержания прислужника фашистов, согласно которому бойцы группы захвата попросту сосредоточились на своих местах в окружающем украинскую хату саду и ждали, когда он «выйдет до вiтру». Свадьба веселилась, горилка лилась в луженые глотки, а нужный «клиент» все не выходил. Но, наконец, вот и он. Имея высокий рост и обладая недюжинной физической силой, он сумел сбросить с себя схватившую его первую пару бойцов, но подоспели еще двое, и его скрутили, поволокли – и повели в лес, на партизанскую базу. По дороге он сник и жалобным голосом начал канючить: «Товариши, вiдпустить мэнэ, простите. Бiльш нэ буду… буду помогать вам…». А партизан Скачок ответил ему: «Твои товарищи в Брянском лесу гуляют – серые волки!». Суд присудил предателя к смерти. К месту казни вели его под конвоем, под десятками пар ненавидящих глаз мужчин и женщин – местных жителей, у которых он погубил родственников. Партизан Комбасов дал мне свою винтовку с примкнутым штыком и сказал: «Иди сзади, и если он будет замедлять шаг или пятиться, то ткни его штыком!». А сам пошел рядом со мной и время от времени бил кулаком по прикладу винтовки – штык вонзался в спину осужденного. Понимая, что смерти не избежать, тем не менее, он, это чудовище в человеческом образе, по дороге называл нас «товарышами» и просил отпустить его, чтобы загладить свою вину перед нами. Местные жители кричали ему: «А ты помнишь, как убил… А помнишь, как в огонь бросил… А помнишь, как отдал в гестапо…», напоминая ему о его преступлениях против человечности. Те, кто шел поближе к нему, старались ударить палкой либо камнем; лица скорбели об утраченных близких, а глаза горели ненавистью… Поставили оборотня на краю картофельной ямы, зачитали приговор: «… за многочисленные преступления перед советским народом присуждается к расстрелу». Комбасов сказал: «Жалко пулю тратить на гада, давайте я его штыком!». Сбросили в яму, штык с хрустом вонзился между ребрами – раз, другой… Земля, которой засыпали казненного, долго еще шевелилась: бывший начальник полиции имел живучий организм. Еще двоих полицаев-предателей, на счету которых тоже было много заубленных жизней, партизаны захватили живыми, привезли в лес и расстрел по приговору суда своевольно заменили сожжением: привязали к дереву, запалили костер под ними. «Ревiв, як бугай!» – прокомментировал этот случай принимавший участие в казни партизан. Неизмерима была ненависть советских людей к врагам и предателям, велика была боль за поруганную Родину, страшную силу возымело ожесточение сердец…

Хромовые сапоги от Бубенева

У писателя В.А. Курочкина есть повесть под названием «На войне как на войне»; такой же крылатой фразой названа одна из глав «Севастопольской хроники» П.А. Сажина. Я понимаю смысл этого изречения так: на войне – как в жизни: все бывает. И, несмотря на жестокости и условности состояния войны, человек привносит в нее все человеческое, от ненависти до любовной страсти, от горя и страданий до радости, шутки и розыгрыша… Был в нашем отряде партизан сибиряк Бубенев: лицо рябое, в оспинках, верхняя губа в два ряда (двойная), сам себя частенько нахваливал: «Смотрите, какой я красавец, а девкам как нравлюсь – они меня любят и гужом за мной ходят!». Весельчака Бубенева за его оптимизм все уважали и снисходительно относились к его проделкам, не выходящим, впрочем, за границы некоего неписаного кодекса чести коллектива, оказавшегося в опасных стесненных условиях и ведущего непримиримую борьбу с врагом. Описываемый ниже случай с Бубеневым при всей его авантюрно-комической форме явился в то же время хорошим нравственным уроком для некоторых других действующих персонажей. Бубенев, видя, как я мучаюсь ногами, не имея подходящей обуви, решил помочь мне негласным образом, как тимуровец. Была у нашего командира отряда одна страсть: он очень любил хромовые сапоги и, похоже, коллекционировал их. Иначе как объяснить, что он имел, по слухам, уже шесть пар и седьмую заказал сапожнику? Как ни старайся, в сравнительно небольшом коллективе все тайное достаточно скоро становится явным… Узнал про то проказник Бубенев, выкрал седьмую пару хромовых сапог и отдал мастеру-сапожнику переделать на мою ногу и в то же время изменить фасон, чтобы нельзя было опознать. Приносит мне: – Носи! – Где взял? – Не твое дело, носи на здоровье, специально для тебя доставал, будь спокоен! Сапоги оказались мне впору. Когда командир обнаружил пропажу, стал чинить следствие. Все больше укрепляясь в своих подозрениях относительно Бубенева, вызвал его к себе: «Скажи, ты украл?». Бубенев возмущенно отвечает: «Я – красный партизан Бубенев, не воровать сюда прибыл, а воевать с врагом! И обидно мне слышать такие слова, извинитесь!». Командир смутился, извинился, отпустил подчиненного. По дороге в свой шалаш Бубенев, пребывая в эйфории от своей маленькой победы над начальством, вслух произнес известнейшую поговорку: «Не зевай, Фомка, на то и ярмонка!». Кто-то незамедлительно донес об этом командиру, тот вновь вызвал в штаб Бубенева: «Все-таки, ты!». – «Да как Вы смеете, да я, да красный партизан!.. Да если у моего товарища, к примеру, ноги болят, и ему не в чем ходить – я с себя последнее сниму, а товарищу отдам, что я, нехристь какой? К тому же я про Фому говорил, и никого конкретно не имел в виду!». Командиру вновь стало стыдно…