Тетрадь №2 Фронтовой дневник (1945 год)
ПРОДОЛЖЕНИЕ

19 апреля 1945 г.
Сегодня на рассвете мы вошли без боя в деревню Крестниц. Во втором или в третьем от окраины деревни доме отдыхал немецкий майор (бывший летчик). Девушка из этого дома подбежала к нам и сообщила об этом. (Я был удивлен тем, что немецкая девушка предала своего офицера!). Оказывается, этот майор – командир батальона «фольксштурма», прикатил на велосипеде в Крестниц ровно в полночь и решил до утра отдохнуть, не думая, что мы его нагоним. Из слуховых окон домов были вывешены красные и белые флаги. У дороги стояли девушки с подносами, угощали нас, победителей (у нас встречают хлебом-солью, а у них красным вином и с закуской). Мы были удивлены. Я спросил пленного офицера, в чем дело, почему тут так радушно нас встречают. Он ответил, что это лучижанские сербы, славяне, а это значит, что они русским родня по крови… Выходит, девушка, выдавшая майора, была нам сестрой!.. В следующей деревне мы решили мыться-бриться по-быстрому. Вдруг ко мне привели подозрительного немца в гражданской одежде с корзиной, доверху набитой барахлом. Обыскали. На дне корзины оказались документы на тот самый батальон. А хозяин корзины – старший лейтенант (Oberleutnant) – начальник штаба. Я их свел вместе с майором. После предварительного допроса их отправили в штаб дивизии.

20 апреля 1945 г.
Бой южнее Каменца. В городе Каменц на станции стоял немецкий бронепоезд. Когда наши подразделения атаковали городок, бронепоезд дал залп. Один снаряд угодил в расположение нашего штаба. Был осколком ранен один младший сержант, охранявший группу в 8 человек пленных немецких медработников из их полевого госпиталя. (Мы находились на лесистом склоне горы недалеко от Каменца). Это были врачи и санитары (четверо мужчин и столько же женщин). Они имели санитарные сумки. Быстро забинтовали левую руку нашего младшего сержанта и стали ждать своей участи. Подошел старший лейтенант Воловатый со своим ординарцем и стал предлагать свои услуги (он все еще мстил за свою загубленную фашистами семью). Я запретил ему делать это, ибо они – медработники, которые находятся под защитой Международного Красного креста. Воловатый и еще несколько подошедших наших командиров убеждали меня «не возиться» с пленными, ибо мы сами находимся в тылу немецкой обороны. Я не отдавал. Видимо, по выражению наших лиц и по голосам пленники поняли, о чем у нас спор. У женщин побледнели лица, искали глазами, наполненными влагой, мой взгляд, чтобы понять, что мы решили делать с ними. Я побежал к командиру полка. Тот приказал их отпустить, снабдив запиской, чтобы их не задерживали. Они дали “Eren Wort”, что будут до конца войны работать в одном из наших полевых госпиталей. Окончательно успокоились, когда я их проводил на приличное расстояние от наших и указал направление их движения. Мужчины все это время мрачно молчали, не прося о пощаде. Зато хлопотали женщины. Отойдя на безопасное расстояние, они с сияющими от счастья лицами благодарили нас за великодушие, посылая воздушные поцелуи. Воловатый немного еще поворчал в мой адрес и успокоился. Ночью наши вошли в г. Каменц. В следующем за Каменцем селе, ночью, разведчики обнаружили Gasthaus (Gaststätte) с освещенными окнами. Мы подкрались. Когда ворвались в зал, там уже никого не было. Только у открытой в сад двери стоял стол с бутылками пива и закуской. Из подсобного помещения появился с подносом хозяин Gasthausа. Он, оказывется, нес немецким офицерам «мадеру», но они улепетнули от нас через сад. Хозяин был перепуган нашим внезапным появлением. Пришлось его успокоить и купить у него все, что было на подносе. Вначале он не хотел брать от нас денег (нам своевременно выдали местную валюту – марки). Город мы взяли.

22 апреля 1945 г.
Сегодня день рождения В.И. Ленина. Был бой за городок Бела. Взяли несколько десятков в плен. Продвинулись ближе к Эльбе. Из лагеря освободили наших военнопленных медсестер в полосатых халатах. У них был жалкий вид: бледные, худые. Кто улыбался, кто плакал. Слезы, объятия, благодарности. Из г. Ризы ударил по нашему полку бронепоезд. Много коней побило.

24 апреля 1945 г.
Вчера, 23 апреля, перед рассветом наш полк вышел из города Эльстерверда и устремился неудержимым потоком строго на запад, к Эльбе. Все проселочные и шоссейная дорога, правее и левее нашего пути в течение нескольких часов пропускали лихие эскадроны русской кавалерии – нашего конного корпуса. Вставало веселое солнце на голубом небосводе, веял легкий ветерок, вокруг раскинулись зеленые поля с хлебами, травами. Окрестность до отказа была заполнена не щебетаньем птах, а дробным неумолкаемым цокотом копыт российских скакунов. На лицах командиров и рядовых конников цвели улыбки. Вчера выпустили из лагеря, из-за колючей проволоки, 9 тысяч измученных, исстрадавшихся в неволе наших девушек; и вчера же вечером хоронили своих друзей, не дотянувших до дня великой Победы. Казалось, никакая сила не сможет задержать такого стремительного, мощного продвижения прославленной конницы. Все кругом гудит, вздрагивает, грохочет. Головные походные отряды временами спешиваются, встретив группу вражеских солдат, принимают бой и после короткой перестрелки, сломив сопротивление обреченного противника, снова устремляются на запад. А сегодня навстречу нашему движению торжественно поднялось из-за безоблачного горизонта сияющее солнце. Как будто и оно вместе с нами предвкушает долгожданный конец почти четыре года бушевавшего на земле безумия. Сегодня противник как в землю ушел и не смеет показываться. Вчера еще были попытки нас задержать: два немецких солдата, выскочив из-за ветряной мельницы, у нас на виду установили свой минометик, пытаясь пальнуть из него по нашим рядам. Но… поплатились сами своей жизнью. В лесу, не доходя четыре километра до Эльбы, мы видели концентрационный лагерь, в котором фашисты в течение нескольких лет томили невинных людей. Девять тысяч женщин, девушек, детей и мужчин, замученных, оборванных, изнурённых, стояли у проволочных заграждений лагеря смерти, со слезами радости приветствовали нас. К нам подошла молодая, очень худая девушка Фрося Телешко, родом из Одессы. В глазах слезы радости. Она ищет земляков своих, говорит торопливо, будто не верит в свое освобождение, смущена своим внешним видом. Она три года провела на германской каторге. Видела много ужасов, натерпелась оскорблений, насилия. Ее адрес: 1) Одесская область, Ольшанский район, станция Юзефполь, село Овсяники, Телешко Фрося И. 2) г. Одесса, ул. Баранова, д.11, кв. 7, Телешко Фрося И. В десятом часу утра, проскакав на рысях около двадцати километров, мы выскочили на восточный берег Эльбы. Вот она – последняя «надежда» фашистов, последняя естественная преграда на нашем пути! Река раскинулась перед нами, унося вместе со своими вешними водами трупы перебитых врагов на северо-запад. Там, за Эльбой – англо-американские войска. К нам в этот день прилетал на «По)2» фронтовой фотокорреспондент газеты «Правда», побывавший до этого в Берлине, в передовых частях. Летчик едва обнаружил нас, т.к. побелевшие от пуха (из вытряхнутых тюфяков и перин) поля сбили его с толку. Корреспондент попросил нас показать, как мы, конники, будем форсировать Эльбу. Сделал фотоснимки. Ночь провели вблизи затихшего немецкого села. Утром следующего дня мы напоили коней и сами помылись у ручья. Стояло прекрасное тихое утро. Кругом – ни звука, который мог бы напомнить о войне. Где-то за селом по шоссейной дороге временами проскакивает группа кавалеристов, рассыпая дробь подков, или же прогремит бричка. Сегодня что-то необыкновенное творится. Вчера вечером немцы еще огрызались, а сегодня молчат, ничем не напоминая о своем присутствии. Как будто война закончена…

Форсирование Эльбы.
Наши боевые единицы на подручных средствах, лодках и паромах форсируют последнюю водную преграду. Операция идет спокойно, планомерно. Противник не тревожит. По-видимому, он заблаговременно удалился от нас на приличное расстояние. Коней оставили на восточном берегу с группой охраны в сосновом лесочке. (Было понятно, что мы удалились от передовой линии фронта в тыл к немцам на приличное расстояние, т.к. не слышали ни днем, ни ночью артканонады. Но солдаты рвались вперед, не заботясь о боковом охранении. Все ощущали близость окончания четырехлетнего побоища). Я в 18.00 часов московского времени ступил ногой на западный берег Эльбы. Однако такое событие не было отмечено артиллерийским салютом! И я не в обиде. Я, вместе со своими фронтовыми друзьями, очень доволен, что вижу последний рубеж нашего противника, за которым начинается его небытие. Четыре года немец не давал мне спать, спокойно жить, нормально питаться, заниматься созидательным трудом. Я отвечал ему тем же, так как мы были врагами. Только почему мы были врагами? Я его, Фрица, раньше не встречал, ничем его не обижал. Он тоже мне ничем не надоедал. Однако мы все же враги! Кто нас врагами сделал? Почему мы должны ночью эдакими первобытными татями ползком подбираться друг к другу, чтобы вонзить в сердце кинжал или разорвать гранатой? Что, разве дома и Фрицу, и Ивану нечего делать? Не забуду, как в Карпатах, вблизи села Шарбов (округ Дукля) внезапно на пограничной полосе между Польшей и Словакией встретились мы лицом к лицу с немецкой разведкой. Наш кавполк, выйдя рано поутру из села Поляна (там жили переселенцы из Кубани), втянулся в пограничный лесной массив и остановился на просеке в ожидании возвращения разведчиков, ушедших вперед. Я сидел на своем коне, многие стояли в пешем строю, так как коней потеряли в бою при прорыве линии фронта, передо мной стояла в походном положении 45-миллиметровая противотанковая пушка, окруженная своим артрасчетом. Вдруг справа колыхнулся куст орешника, и первым вышел на просеку унтер-офицер с автоматом («шмайссером») на груди. За ним продралось сквозь кусты еще около десятка немецких солдат, и все они встали, как на смотре, в шеренгу по одному. Мы круглыми глазами смотрели на них, они на нас. Так длилось несколько секунд. И никто из противоположных сторон не пытался направить друг на друга оружие. Все оцепенели. У унтера пилотка была вставлена под погон, верхние пуговицы мундира расстегнуты. Руки лежали на шмайссере, висевшем на шее. Первым очнулся подполковник Гамзардия (заместитель командира полка по строевой части). Он догадался крикнуть: «Орли мои, почему не стреляете?!» (А сам и руку не положил на рукоятку своего трофейного пистолета). Этот крик раньше других вывел из оцепенения унтера. Он нажал на спусковой крючок. Автоматная очередь полоснула по небу, а не по «Иванам». Все немцы-разведчики быстро развернулись и скрылись в лесу. Они нас не тронули, а мы их. Не успели. Да и надо ли было? За минувшие годы войны уже миллионы отправлены в потусторонний мир. Вот и сегодня ни у кого, по-моему, не было настроения встретиться у Эльбы с подобными нам людьми, только в немецких мундирах, чтобы еще несколько десятков смертей добавить во имя победы…

Некоторые за годы войны стали более жестокими, беспощадными, особенно те, у которых немцы погубили родных. Например, лейтенант Воловатый остался одиноким на белом свете, так как немцы убили его родителей, жену, детей… Он стал палачом. Просил отдавать ему всех пленных на расправу. А все ли немцы виноваты в смерти его семьи? Кого убивать, а кого щадить? – Это уже будет геноцид. Если сумасбродные фюреры Германии устроили эту всемирную бойню, то весь ли немецкий народ должен отвечать за маньяка? По населенным пунктам (восточнее Эльбы) нас радостно встречали тысячи освобожденных наших и иностранных невольников – французов, поляков, украинцев, белорусов, англичан, американцев, сербов из Югославии… Англичане и американцы жили здесь в человеческих условиях: кровати, постельное белье, столы, тумбочки, чистое обмундирование… Только оружия нет. От своих родных через «Красный крест» получали посылки с продуктами. Чистые, откормленные, довольные пленом. Наши имели жалкий вид: полосатые халаты, изможденные лица, провалившиеся глазницы, костистые пальцы. И плачут, и пытаются улыбнуться, обнимают освободителей…

Итак, 23 апреля форсирование Эльбы не состоялось из-за отсутствия неповрежденных мостов. Только 24/IV 1945 г. вышли на западный берег. Рядом – село. В первых домах нашли велосипеды и рванулись на южную окраину села, чтобы там занять оборону (для всякого случая!).