Часть пятая
ДНЕВНИКИ ПЕРЕВОДЧИКА. Продолжение.

14 сентября 1944 года
Снился какой-то кошмарный сон. Во сне ежился от холода. Иногда просыпался, переворачивался на другой бок и старался снова заснуть, чтоб уйти хоть на короткое время от действительности. Чуть только наступил зловещий рассвет, засвистели, зарявкали мины. Послышались стоны раненых, ржанье обезумевших коней. Началось! До поздней ночи отбивали атаки наседавших гитлеровцев. Они лезли по склонам горы вверх. Огнем автоматов и карабинов, ручными гранатами сбрасывали их вниз, на исходные рубежи. После очередной атаки вновь начиналась артподготовка. Фрицы не жалели мин и снарядов. Мы несли большие потери. За ежевикой выползали из своих убежищ в минуты затишья. Одолевала жажда. Что делать с бедными животными? И укрыть их негде, и кормить их нечем. К вечеру поблизости нигде не осталось этой спасительной ежевики. Долго ли нам сидеть здесь?

15 сентября 1944 года
Ночь прошла спокойно. Огней не зажигали. Хоронили убитых, как могли. На зорьке опять гитлеровцы устроили нам подъем. Повторяется вчерашнее. Бесконечная ружейно-пулеметная стрельба, взрывы мин и снарядов. Опять потери. Миной разорвало нашего боевого товарища Сысоева Ивана Петровича (жена его живет где-то под Саранском). Сегодня с утра он переменил несколько окопов, стараясь найти место побезопаснее. Его вороная кобыла осталась без хозяина. После обеда разведчики доложили, что можно, соблюдая крайнюю осторожность, пройти назад, к Поляне, минуя вражеские позиции. Приказано обернуть копыта коней мешковиной, чтоб подковы не звенели. Для прикрытия отступающих подразделений оставили в обороне один эскадрон, в котором людей осталось около… 20 человек! При выходе из ловушки убило пулей мою лошадь. Я и седло не успел снять: справа, из-за скал, вели по бегущим ружейный огонь. Майор Чеботарев (с Северного Кавказа, с Кубани) сделал мне замечание о седле. Я ему ответил, что и с ним может случиться такая история. Краем леса мы прошли горами над селом Поляна, пересекли шоссейную дорогу на Гуту Полянску, поднялись на какую-то лесистую высоту и заняли круговую оборону. В этот день противник нас больше не беспокоил: очевидно, наши следы затерялись. Свечерело. За минувший день не пришлось даже полакомиться ягодами. Ноги сделались непослушными. Не оставалось сил передвигаться. Казалось, еще день – и больше никто не сможет подняться.

16 сентября.
Немцы напали на наши следы. Ведут разведку. Перегруппировываются. Мы держим всей дивизией круговую оборону. Две другие дивизии находятся где-то поблизости. Нашим разведчикам отдыхать некогда. Как только их ноги носят! Адъютант командира полка Абуш Ахманов («Абуш») где-то раздобыл спичечный коробок соли и котелок вареной картошки. Полковник Кугрышев один не стал есть, разделил содержимое котелка и коробки всем штабникам поровну. И мне досталась одна картофелина со щепоткой соли. Я проглотил ее и облизал губы. Вскоре весь полк наладил самоснабжение картошкой. Стало веселее. Моральное состояние приподнялось. Старший сержант Двойников, мой земляк, пошутил: «Я до сих пор не знал, что картошка в мундире вкуснее свиной тушенки бывает».

17 сентября.
Редкая облачность. Слабый ветер. На солнце можно погреться. Иногда пролетают самолеты – свои и чужие. Противник сблизился. Затевает перестрелку. Перед разведчиками задача – выявить огневые точки противника. Уходят и приходят, но безрезультатно. Начальник разведки капитан Кириллов («Сеня») нервничает: штаб дивизии то и дело запрашивает о противнике, разведка же наша пассивничает.Сегодня какой-то старшина-хозяйственник накормил нас мясом. Правда, у нас аппетит только разыгрался. Но что ж поделаешь? После обеда немцы расхрабрились: два раза совались в атаку. Наши приводили пленных. Каждого я тщательно допрашивал. Большинство из них были словоохотливы. Просили пощады.

18 сентября.
Сидим на этом же месте. Сегодня капитан Кириллов окончательно рассердился на разведку. Решил идти сам. Пригласил меня. Разведчики просились сопровождать, но он им приказал спать в окопах. Вдвоем мы спустились к шоссейной дороге. Я шел за ним, соблюдая дистанцию. Капитан хотел на себя вызвать огонь противника, с этой целью пошел открыто вдоль предполагаемой линии его окопов. Но почему-то немцы не стреляли. Мы остановились у поворота дороги, обсуждая дальнейший план нашей разведки. Решили перейти горный ручей и по закрытой местности добраться до окопов неприятеля, расположенных по гребню возвышенности. В окопах немцев не оказалось: они, очевидно, отошли дальше в тыл, в запасные окопы. Нашли в покинутых окопах кое-какие продукты (масло, хлеб, сырые яйца). Нас обстреляли из минометов. По звукам выстрелов мы определили их позиции, вычислили, откуда они нас будут атаковать. Подполковник Гамзардия рассказал, как он сам стрелял из «Максима» по немцам, которые перебегали вслед за нами. Когда я дошел до места нахождения штаба, там раненый немец уже чуть дышал. Допросил умирающего от потери крови пленного немца. Другим результатом разведки были продукты. Накормили штабной персонал.

19 сентября.
Сегодня повторилось вчерашнее. С питанием дело обстоит лучше. Но соли совсем нет. Получен приказ: выбить противника из села Поляна, под покровом ночи подойти к следующему селу, обойти его стороной и пробраться горами к селу Тылява на соединение с одним танковым корпусом, идущим к нам на выручку. Боеприпасы беречь. Артподготовку провести малым количеством снарядов. Стемнело. Почувствовав страшную усталость, я решил соснуть часок-другой до начала операции. Что бы там ни было, а питание и отдых – первейшее дело. Иначе ты не боец. Ко мне присоединился начальник санслужбы полка майор Калюжный. Мы устроились в закрытом окопчике, рядом со штабным телефоном. О своем местонахождении не сообщили никому, надеясь проснуться от гула артподготовки. В вершинах деревьев гудел ветер, по небу бежали облака. Весь наш лагерь притих, окутанный мраком. Иногда зуммерил телефон и доносились приглушенные голоса. Я не заметил, как погрузился в глубокий сон. (Надо заметить, что за последнее время нервы наши расслабли, притупились. Не хотелось думать ни о чем. Каждый в свободную минуту старался уснуть, забыться.) Как прошла артподготовка, мы, разумеется, не слышали. Да и что за «подготовка» это была, когда каждый ствол (а их было около 12) выпустил по шесть снарядов! Когда мы выползли из своей «берлоги», нас поразила непривычная тишина: вокруг не раздавалось ни одного человеческого голоса. Только за горой, в направлении села Поляны, полыхало зарево, и слышалась редкая ружейно-пулеметная стрельба. Мы оказались здесь одни. Ни у меня, ни у майора не было карты данного района. Пошли напрямик, ориентируясь на зарево. В Поляне наших уже не было. В нескольких местах догорали избы. На улицах безлюдно. Мы почти бежали. Временами останавливались, прислушиваясь к шуму удалявшегося полка. За селом дорога свернула вправо, в долину между невысокими горами. За свой беспечный отдых нам пришлось расплачиваться неприятными переживаниями. В одном месте нас окликнул немец: «Halt! Wer ist da?». Он стоял над обрывом, выше нас. В свете выглянувшей на мгновение луны мы заметили его длинную фигуру в каске; рядом с ним стоял другой с автоматом наизготовку. Мы были в тени, поэтому они нас не видели. Не отвечая на их окрик и не открывая огня, мы побежали вперед, держась мертвого пространства. Они все же решили нас перехватить и с этой целью устремились вдоль обрыва, на ходу стреляя из автоматов. Нам пришлось свернуть влево. Начался довольно крутой подъем. Через несколько минут силы начали иссякать. Решили залечь и отстреливаться. У меня был автомат и две гранаты, у майора пистолет с пятью патронами. Придется экономить боеприпасы. Выбрав место поудобнее, мы залегли и ждали. Фрицы, видимо, нас приняли за безоружных. Прекратив стрельбу, они во весь рост бежали к нам, временами что-то крича. Одну гранату я передал Калюжному. Приготовились. Ждем. Слышу биение своего сердца. Вот и они, в десяти шагах. И что им надо? Хотят получить гитлеровский крест в обмен на наши жизни? Так вот, получайте же, гады! Два гранатных взрыва один за другим. Стон и хрипение. Я закричал:" Стой! Кто здесь?" посылаю короткую очередь из автомата. На этом все кончилось для них. Заработали себе кресты… березовые! Захотелось курить. Вытряхнув карманы, мы зарядили одну «прямушку» на двоих. Поочереди затягиваясь дурманящим дымом, решали, куда идти, как найти своих. Пошли по косогорью в ту сторону, откуда доносилась стрельба. 20-го сентября. Перед рассветом, наконец, кончились наши мытарства. Наш полк стоял на окраине какого-то села, у подножия горы. За горой дорога сворачивала вправо, на Тыляву. Но там стояли немецкие танки. Пробовали выкатить за выступ скалы, свисавший над дорогой, полковую пушку-«хлопушку» (75 мм), но она не успевала рявкнуть, как выплюнутые танковыми орудиями снаряды заставляли ее пятиться в укрытие. Пешим было приказано карабкаться наверх по почти отвесному склону горы, чтобы зайти во фланг и тыл к танкам. Через полчаса мы их пугнули, забросав гранатами. Бронированные гитлеровцы поспешно ретировались, освободив дорогу. Командир полка – полковник Кугрышев – заболел. Командование передал начальнику разведки капитану Кириллову. Светает. Узкая полоска леса, вытянувшись по склону горы, не может замаскировать от воздушного глаза такую массу людей, коней, повозок. Надо что-то предпринять. Решено спуститься по левому склону, пересечь долину и углубиться в лес, раскинувшийся вдоль польско-чешской границы. Постепенно разгоралась багровая заря. Облака уплывали за горизонт, гонимые холодным ветром. Еще не хватало этого! И без вражеской авиации день предвещал быть «жарким». По разведдонесениям становилось ясно то, что противник приложит все силы, чтобы не допустить нас к Тыляве, где вынужден был остановиться пробивавшийся к нам танковый корпус. Из-за горизонта брызнули первые лучи холодного солнца. Внизу, в долине, разгорался бой. Там дралась 2-я гвардейская дивизия генерал-майора Мамсурова. Мы поспешили к ней. Когда мы заняли оборону на левом фланге 2-й дивизии, на склоне горы, в долине бой принял ожесточенный характер. Нажимали танки противника, бросалась в атаки пехота. От рассвета до захода солнца в этой долине творилось нечто ужасное. Крики, стон, ржанье обезумевших коней, грохот орудийных выстрелов и взрывов, беспорядочная трескотня винтовок, нервный лай пулеметов – все смешалось в сплошной ужасающий гул. Позиции нашей дивизии не были доступны для вражеских танков: между нами и противником находились глубокие овраги. Мы несли потери только от минометного и артиллерийского огня. Зато вторая дивизия приняла на себя ожесточенный удар основных сил врага. К счастью, доступ немецким танкам к позициям второй дивизии тоже ограничивался только одной узкой лощиной, по которой проходила дорога. Это давало возможность отбивать танковые удары несколькими оставшимися исправными орудиями. Гвардейцы дрались геройски. Вот вышли из строя все орудия, за исключением одного (122 мм). К нему подтянули все оставшиеся снаряды. Место погибшего орудийного расчета занимали у этого «заколдованного» орудия другие артиллеристы. А что будет, если выйдет из строя и это, последнее орудие? Меня часто вызывали в штаб, расположившийся в двух десятках метров от передовой. Давали то одно, то другое поручение. Я бегал от эскадрона к эскадрону, передавая комэскам приказы командира полка. Кое-где на настроение людей начали влиять скептики, паникеры. От окопа к окопу переползали наши политработники, стараясь поднять боевой дух личного состава, вселить уверенность в победе. А сами они – о чем думали? Не те же ли кошки на душе скребли? Часто я встречался с комсоргом полка младшим лейтенантом Райкиным (имя его я не мог запомнить: оно было труднопроизносимое еврейское, и сам он предложил называть себя схожим именем Григорий). Он увлекал меня с собой на передовые позиции – вести политработу. Райкин – это клад никогда не меркнущего оптимизма. Я его спросил: «Как ты можешь себя держать на «политической высоте» в сегодняшнем положении? Или ты знаешь какой-то выход из этого ада?». Он, улыбнувшись, ответил: «Выходов много. А самый последний – это вот, – указал на пистолет. – В горячке боя и ты не забудь для себя оставить одну пулю. И будь покоен…». Я задумался над его словами. А ведь он прав! Только прибегать к этому «выходу» надо в самом крайнем случае. Когда орудие замолкло совсем, немцы ринулись в атаку, наши передовые ряды дрогнули. Положение спас генерал-майор Х.Д. Мамсуров, подъехав на броневике.